Каждый год в августе Рунет сотрясают стоны и негодование. «Гадкие американцы разбомбили Хиросиму и Нагасаки из чистого империалистического зверства. Чтобы убить побольше женщин и детей, поэкспериментировать над двуногими подопытными и напугать товарища Сталина». А что, если бы США не менее злодейски разбомбили города, над которыми развевалось знамя со свастикой?
Тысяча девятьсот сорок пятый год, август. Над всё ещё сопротивляющимся Третьим рейхом один за другим встают два атомных «гриба»… Не было? Могло быть.
В нашей реальности Берлин пал и нацисты капитулировали раньше. Ядерные бомбы упали на японские Хиросиму и Нагасаки. Но такой исход совсем не был гарантирован.
Что, если бы атомное оружие применили по тому врагу, для сдерживания которого оно и разрабатывалось изначально?
Бомбы на Германию!
Допустим, Третий рейх каким-то чудом летом 1945 года всё ещё держится. И контролирует значительную территорию, оправдывая применение «немирного атома». Красная армия всё ещё не форсировала Одер и не вошла в Чехию. Союзники упёрлись в Рейн. Бомба, которую планировали кидать на японцев, получает новые цели.
Если верить воспоминаниям руководителя Манхэттенского проекта Лесли Гровса, в декабре 1944-го под впечатлением от немецкого контрудара в Арденнах Рузвельт интересовался: не скинуть ли бомбы на нацистов, если дела в Европе пойдут плохо? О том же думали британцы в лице Черчилля и главы МИ-6 сэра Стюарта Мензиса после ударов по Лондону баллистическими «Фау-2».
И вот в Британию прибывают «Малыш» и «Толстяк». И В-29, доработанные для несения атомной бомбы.
«Малыш» во время погрузки в бомбовый отсек B-29
Смогли бы немцы их сбить? Союзники очень опасались этого, обдумывая планы применения первых атомных устройств. Обломки бомбы в сбитом самолёте или несработавшее всё ещё экспериментальное устройство, попадись оно врагу, могло ускорить немецкую атомную программу. Это стало одним из главных аргументов в пользу японского варианта — атомная программа империи Восходящего солнца была совсем печальной.
Но если бы в Европе дела затормозились совсем критично, бомбы всё же могли упасть на Германию. Союзная доктрина гласила: Germany first — «Германию — сначала».
С ПВО и высотными перехватчиками у люфтваффе было гораздо лучше, чем у японцев. Но даже Ме-262 — далеко не вундерваффе, поршневые истребители союзников с ним успешно боролись. Эскорт важнейшей цели в небе рейха был бы соответствующим, топлива ему хватило бы куда угодно. Нашлись бы и другие хитрости, в которых союзные штабы были весьма сильны.
Выбор цели: почему не Берлин?
Вопрос в том, куда именно кидать бомбу.
Все крупные немецкие города к тому времени подверглись тяжёлым бомбёжкам. Искушение обезглавить нацистов ударом по Берлину, похоронив фюрера в бункере, было бы велико. Немецкое сопротивление завязано на Гитлера и несколько человек из его ближайшего окружения. Если их убрать — система посыпется. Это не Япония, где главным адвокатом сопротивления были широкие круги армейского генералитета и офицерства, проникнутые фанатизмом и желанием воевать любой ценой «ради духа Ямато». Немцы прагматичнее, фанатиков среди них меньше.
И всё же на Берлин бомба бы не упала. Даже атомный удар не гарантирует уничтожения бункера рейхсканцлярии. Что существеннее, американцам было бы важно не только нанести его, но и тщательно изучить результаты на месте. Отдавать бесценные данные в руки Сталина им совершенно не нужно.
Выход из бункера в сквер внутреннего двора рейхсканцелярии
Поэтому выбрали бы цели западнее и южнее. Там, куда придут именно американцы, — не британцы и не французы. Скорее всего, это были бы Мюнхен и Нюрнберг в Баварии. Они ближе к фронту союзников, они по договорённости в Ялте должны войти в американскую оккупационную зону. Они — главные оплоты нацистской идеологии. Нюрнберг — центр НСДАП, город проведения партийных съездов. Мюнхен — место рождения нацистской партии. Баварию нацисты рассматривали как свой последний бастион.
Шестого августа 1945 года «Малыш» вспыхнул бы ярче тысячи солнц над Мюнхеном. Его взрыв убил бы десятки тысяч человек. Спустя три дня «Толстяк» превратил бы в радиоактивные руины Нюрнберг. Здесь тоже мертвы десятки тысяч.
Не будем утомлять читателя описаниями того, как именно они бы страдали и умирали. Это слишком хорошо известно по Хиросиме и Нагасаки. Только в немецких городах гораздо больше каменных зданий.
Начало отклонения
Самое интересное — то, что началось бы после атомных бомбардировок. Мир стал бы другим. Каким именно?
Капитулировал бы ли Гитлер из-за уничтоженных Мюнхена и Нюрнберга? Нет! В реальности он жертвовал и бо́льшим. Таким в Германии было поколение Первой мировой, которое не пожелало смириться с поражением и повело свой народ в страшный реванш. Естественно, Геббельс не пожалел бы эпитетов про бесчеловечных плутократов, губящих германскую расу на потребу ордам большевиков.
Естественно, на его пропаганду всем было бы наплевать. Вашингтон, Москва и Лондон торжественно объявили бы, что нацисты сами виноваты, — и были бы в общем правы.
Рейх даже после атомных ударов пал бы только тогда, когда фюрера довели бы до самоубийства советские солдаты на берлинских улицах. Либо когда заговорщики из вермахта наконец научились бы закладывать бомбы тщательнее, чем Штауфенберг.
Удары озлобили бы фанатиков и добавили бы сомнений и желания выйти из войны большинству прочих подданных рейха. Болтать про это особенно не стали бы — с лета 44-го по рейху бродили отряды эсэсовцев и отмороженных юнцов из гитлерюгенда, готовые поставить к стенке или вздёрнуть любого недостаточно восторженного представителя германской расы.
Германия и Япония всё равно бы безоговорочно капитулировали. Даже если на Японию не хватило тех двух зарядов — дело довершили бы «обычные» рейды тысяч бомбардировщиков с бомбами и напалмом. И разгром вступившими в войну Советами Маньчжурского бастиона, на который так надеялись в Токио.
На атомные руины Мюнхена и Нюрнберга вместе с американскими войсками хлынули бы учёные.
И вот наконец на планету сошёл бы долгожданный мир.
«Ядерному взрыву — найн, найн, найн!»
В цикле Стюарта Слейда Третий рейх «на стероидах» в 1947 году вынесли атомными бомбами с В-36. На месте Германии образовалась мирная пастораль среди пары сотен радиоактивных кратеров. Мир десятки лет гневно осуждает такое зверство. Кроме одной страны — России. Она целиком и полностью одобряет это решение. Поэтому даже сорок лет спустя США и Россия — верные и тесные союзники.
Это свирепое, но романтичное преувеличение. Атомное оружие конца сороковых не настолько разрушительно даже в сотнях зарядов. Это не термоядерные устройства многомегатонного класса, которые появились в 60-х. Эффект таких бомбёжек унёс бы ещё пару миллионов жизней, затруднил бы послевоенное восстановление, но никакой атомной пустоши на месте Германии всё равно бы не возникло.
В хоть сколько-то жизнеспособной альтернативной реальности 1945 года спалить рейх «от и до» не вышло бы никак. Пара городов были бы разрушены несколько больше, чем «у нас». На время, конечно. Хиросиму с Нагасаки отстроили сравнительно быстро, а в европейском городе повреждения, скорее всего, оказались бы меньше.
Естественно, никто не стал бы проводить процесс над нацистскими преступниками на радиоактивных руинах. Аналогом Нюрнбергского процесса в этой реальности, скорее всего, стал бы Берлинский процесс.
Множество облучённых жителей Мюнхена и Нюрнберга, а также солдат и беженцев, умерли бы раньше срока. Все заинтересованные стороны это отслеживали бы — кто для изучения поражающих эффектов и планирования ядерной войны, кто для антивоенной пропаганды.
В Европе наверняка сформировалось бы гораздо более мощное антиатомное движение. Хиросима и Нагасаки — где-то там, в экзотичной стране самураев с гейшами. Мюнхен и Нюрнберг — в сердце Старого Света.
В Германии после «шоковой терапии» ядерными бомбами вполне возможен агрессивный пацифизм по образцу японского. «Хватит шизомилитаризма! Больше никогда!» Быть может, к концу 60-х даже сняли бы серию кино про радиоактивных ящеров, громящих Берлин. Вместо бумажных журавликов символом антиядерного и антивоенного движения стали бы какие-нибудь «мюнхенские свечи мира и надежды».
Однако в целом общественное мнение ФРГ винило бы в произошедшем нацистов, а не союзников по НАТО, спасающих остаток Германии от «нового вторжения коммунистов».
Под этим охотно подписались бы и сами бывшие нацисты, которых так много было в бундесвере и органах власти Западной Германии в послевоенные годы. В конце концов, где ещё брать опытные кадры? Ими ведь не особо брезговали и в ГДР.
А вот планы применения тактического атомного оружия для сдерживания «красных танковых орд» в Фульдском коридоре и прочих частях Германии пришлось бы более старательно прятать под сукно. Немцы бы реагировали на такое на своей территории гораздо более нервно, чем в нашем мире. Вполне возможно, что даже склады спецбоеприпасов во избежание политических трений и скандалов американцы предпочли бы разместить где-нибудь в Бельгии и Нидерландах. Так что холодная война в Европе могла быть куда более интересной.
Зато Франция, гораздо ближе и эмоциональнее познакомившаяся с результатами применения атомного оружия, приложила бы больше сил к тому, чтобы получить свой ядерный арсенал. И в то же время ещё более решительно постаралась бы избежать излишних обязательств перед НАТО.
Почему в СССР жалели Хиросиму
В новой реальности пропаганде СССР будет куда труднее обличать жестокость американского империализма против невинных мирных жителей. В реальном 1945 году и чуть позже советские дипломаты и журналисты описывали разрушения в японских городах «с чувством глубокого удовлетворения»:
«От огня жители бросались в воду. Здесь много каналов и даже домашних прудов для купанья. Но жар был такой силы, что в маленьких водоёмах вода закипала, а в больших люди погибали от духоты. Японцам напоминали об их варварских бомбардировках беззащитных китайских городов». © сотрудник советского посольства в Токио
Однако позже Хиросима и Нагасаки стали для советской пропаганды эталоном преступлений американского империализма. В «мирные города», которые «разбомбили только из зверства и чтобы товарища Сталина напугать», до сих пор верят очень многие.
Зато в Китае по сей день популярно мнение, что «от атомных бомб не погиб ни один невинный». Жестоко, да. Но там слишком хорошо помнят о миллионах китайцев, уничтоженных японской императорской армией. И то, с каким зверством, шокировавшим даже эсэсовцев, она это делала.
У американцев, англичан, австралийцев к японцам тоже есть большой «зуб» — у них погибло не так много гражданских, но смертность их пленных в японских лагерях приближалась к показателям гибели советских пленных у нацистов. Помнят они и военно-полевой каннибализм, и зверства, и многое другое.
А вот в СССР такой памяти в отношении японцев нет. Победы при Хасане и Халхин-Голе пропаганда представила куда более лёгкими, чем они были в действительности. Маньчжурский блицкриг был образцово-показательным разгромом ослабленных и технически отсталых японских войск советской группировкой с опытом побед над лучшими армиями Третьего рейха. О драме десанта на Шумшу помнят лишь специалисты, фанаты военной истории и местные. А памяти о зверствах и резне и вовсе практически нет.
В советской исторической памяти японцы — это почти что водевильные злодеи, вроде великорумынских империалистов и уругвайской сигуранцы. Которые грозно кричали, топорщили усы и махали мечами, а потом «наши» их вынесли с полпинка. Позёвывая и посмеиваясь. Оттого и американская война на Тихом океане до сих пор воспринимается многими как что-то «ненастоящее» по сравнению с Восточным фронтом. «Мы ж этих японцев за неделю, а они несколько лет возились, неумехи трусливые!».
Не в последнюю очередь именно от этого атомная бомбёжка Хиросимы и Нагасаки воспринималась в СССР и воспринимается на постсоветском пространстве как чрезмерно жестокая мера против совершенно мирных городов (на самом деле не мирных).
Масла в огонь добавляет то, что в американском историческом нарративе атомные удары считаются главной причиной капитуляции Токио, что в свете разгрома силами РККА японской Квантунской армии многим представляется обидной наглостью.
«И вообще они сбросили бомбу на мирных невинных деток, чтобы нас напугать, но чёрта им с два!»
«Так им и надо!»
А вот если в атомном огне сгорели бы кварталы Нюрнберга и Мюнхена, «столиц национал-социализма», отношение в СССР к этому было бы совсем другим. Отношение к страданиям мирных немцев у нас до сих пор чаще сводится к «пусть скажут спасибо, что всех не вырезали к лешему».
Что жестоко, но вполне понятно после того, что СС и вермахт творили на советской территории, — и сколько миллионов советских жителей и военнопленных не увидели мирного неба их стараниями.
Скорее советская сторона подчёркивала бы то, что чисто военного смысла в таких ударах немного. И что их целями были испытание нового оружия на живых людях и демонстрация Советскому Союзу мощи капиталистов.
«Мы и так уже выиграли, а вы города жжёте, ай-ай-ай!»
Но не слишком громко. Даже тему Дрездена, оказавшегося после войны в союзной ГДР, в советское время не особенно педалировали.
А вот символами разрушительности атомного оружия и «больше никогда» Мюнхен и Нюрнберг всё равно стали бы по обе стороны железного занавеса. Не в смысле «разбомбили невинных», а в смысле ужаса и страданий, которые несёт война вообще и атомная особенно. С гораздо бо́льшим упором на то, что плох милитаризм и империализм вообще, а не коварство и злодейство именно американцев.
Мюнхен же и Нюрнберг уже спустя десятилетие-два после атомных ударов не особо отличались бы от существующих в нашем мире. Ведь и Хиросима, и Нагасаки быстро отстроились прямо на ядерных руинах, и сейчас живут как обычные мегаполисы.
Было бы в двух баварских городах несколько дополнительных мемориалов, включая специально законсервированные разрушенные здания, и чуть меньше жителей — от повышенных потерь и от страха перед радиацией.
И, пожалуй, всё. Мир, в котором атомным ударам вместо Японии подверглась бы Германия, почти не отличался бы от нашего. Хотя в Рунете плача по невинным мирным жертвам злодейских американских бомбардировок было бы явно меньше.
